Семья для любого ребенка является коллективным носителем социокультурных традиций, создающим собственное микросоциальное пространство. Это внутреннее для семьи и первоначально внешнее для ребенка пространство "малой культуры" является своеобразным сколком, проекцией внешнего человеческого опыта, свернутого в "большой" культуре. Именно в этом микропространстве складываются для ребенка особые, уникальные для его бытия социальные ситуации развития (Л.С.Выготский), осуществляется первичная социализация ребенка, закладываются основные семиотические зоны, определяющие впоследствии нечто как смысложизненную ценность, формируются установки, которыми взрослеющий человек будет руководствоваться в организации, осмыслении и оценке своего жизненного пути. Здесь структурируются основы той индивидуально значимой "совокупности предметного содержания, которым обладает человек" (К. Ясперс) и которое будет определять некую внутреннюю логику построения человеком собственной жизни (Р. Редфилд, С. В. Лурье).
Существование особого семейного социокультурного психологического пространства и семейного нарратива, фиксирующего особенности становления и развития конкретной семьи, давно постулируется в науке. Благодаря работам Ю. М. Лотмана, Б. А. Успенского, В. В. Иванова, В. Н. Топорова, Б. Н. Путилова, Е. В. Душечкиной, И. А. Разумовой, М. В. Осориной и др. семейные нарративы начинают рассматриваться как один из аспектов коммуникативной и символической сущности культуры. Вспыхнувший в последние годы интерес к семейной истории, семейным преданиям и традициям выполняет функцию поиска человеком самого себя, самоидентификации и закрепления себя в мире.
Важным фактором в понимании семейной социализации становится феномен семейного (микрогруппового) самосознания, фиксированного в "семейной культурной концепции" как системе значений, символизируемых качеств, атрибутов, отношений, поведенческих паттернов, образующих семейный нарратив. Содержание семейного нарратива можно считать синтетическим, поскольку в нем присутствуют и "тайные" тексты, и ритуальные послания, и семейные истории, и заветные слова, и наставительные повествования, и прямые указания на должное и осуждаемое в поведении, а также традиционное, годами отбираемое внутри поколений семьи, содержание большой нарративной культуры (сказки, былички, приговорки и т.д.). Внутрисемейные тексты наряду с другими социально-экономическими и психологическими аспектами характеризуют и индивидуализируют семью как целое, укрепляют ее "Мы"-образ. Одновременно именно семейные прецедентные тексты создают своеобразную семиотическую размерность, расчлененность: ребенок начинает выделять в качестве важного, ценностного и требующего безусловного усвоения определенные онтологические зоны, в которых он начинает "повсюду быть дома", то есть переживать свое отношение к миру в целом, к бытию.
Необходимое с нашей точки зрения понятие "семейная психологическая культура" является новым и малоразработанным в современной психологии. А ведь именно семья отбирает и адаптирует известные ей и значимые для ее членов культурные ценности и придает им при трансляции ребенку статус своеобразных "настроек" сознания.
Большая часть исследований семейной (преимущественно крестьянской) микрокультуры в основном проводились этнографами, специалистами по культурной антропологами, фольклористами и концентрировались на мифо-ритуальном комплексе, связанном с обрядами жизненного цикла человека. Сейчас, как отмечает И. А. Разумова, все больше акценты смещаются на семейный фольклор, семейные мемораты и т.д., в основном предназначенные детям. Это и семейное пение, и рассказывание/чтение сказок ("поэзия пестования") и более интимное рассказывание историй из семейного прошлого, а также сновидений, которые более распространены в женской среде и играют особую роль во взаимоотношениях матерей и дочерей, система семейных игр, ритуалов (утренних приветствий, уходов-приходов, отъездов-возвращений, семейных трапез, общих сборов, семейных советов, вечернего общения, телесных контактов, размолвок-прощений и т.д.), празднований и традиций ("семейные даты", общие праздники), семейный жаргон (характерные прозвища и инвективы, формы диалога, устойчивые эвфемизмы, наборы разнофункциональных реплик и текстов, мемораты), семейный реликварий и т.д.
Анализ исследуемой этнографами и фольклористами семейной повествовательной традиции показывает, что огромный пласт культуры "входит" в ребенка с детских лет именно с корпусом семейных текстов, переплетаясь со сказочными текстами и житейскими ситуациями. Эти семейные тесты изначально выбраны, собраны для него семьей и закреплены как обязательные для передачи по мере взросления (хотя многие фрагменты семейного нарратива могут иметь почти полностью закрытый характер, например, неблаговидные поступки родственников, подробности интимной жизни родителей, некоторые обстоятельства женитьб, смертей и рождений и т.д.). Отобранный материал освящен семейной традицией и транслируется поколениям детей, пробуждая "инстинкт культуры" (Я. Э. Голосовкер), давая им возможность прочесть и сохранить в себе "зашифрованные отзвуки времени". Читая мемуары пожилых людей, особенно чувствуешь эту "времен связующую нить".
На его основе ребенок строит собственный личностный текст, который структурируется в процессе взросления, создавая своеобразную культурную канву развития, образуя базисные единицы понимания мира. Интимно-доверительное семейное общение и ранняя, естественная, совпадающая с нарастающим собственным опытом ребенка презентация фрагментов семейного предания способствует тому, что информация воспринимается ребенком без особого обдумывания и критики и, как любая символика, сразу впитывается на бессознательном уровне. Именно поэтому мы считаем, что семейный нарратив выполняет важнейшую функцию первичных настроек сознания ребенка на восприятие социально-культурной (в частности, морально-нравственного, эстетического, религиозного, этического, мистического, познавательного характера) информации определенного типа. Именно на этом уровне создается фон пониманию того, что значит "хорошо" и "плохо", строится ориентация на одобряемые формы поведения, системы отношений, будущий спектр профессиональных выборов, программы "желаемого образа Я" и подходящего "образа Другого" и т.д.
Семейная история, как и другие социализирующие системы, транслирует ребенку основные символы социально-культурного мироустройства, на базе которых выстраивается индивидуальная картина мира. Кроме того, через призму семейных апокрифов ребенок усваивает и более широкий социокультурный опыт по мере взросления; они создают чувство "знакомости мира" при столкновении с новыми для индивидуального опыта ситуациями, а также "глубокие персональные смыслы" (Л. Рерик).
Мы предполагаем, что семейные предания выполняют для ребенка функцию своеобразных "прецедентных текстов". В социо- и психолингвистике прецедентными принято называть тексты, которые могут быть охарактеризованы как семиотически и психологически значимые для той или иной группы лиц в пределах определенного исторического хронотопа, социокультурного контекста. Подобные тексты постоянно воспроизводятся в микро- и макрокультуре, и их знание для члена определенной социокультурной общности предполагается само собой разумеющимся (К. А. Богданов). Это -- фундамент коллективного дискурса, условие идеологического взаимопонимания и критерий семейной (шире -- социальной) идентификации. Так, к примеру, известнейший филолог Г. Л. Пермяков отмечал, что каждый взрослый русский (старше 20 лет) знает не менее 800 пословиц, поговорок, ходячих литературных цитат, клишированных изречений и текстов. То же самое, как нам кажется, можно утверждать в отношении элементов семейного нарратива -- ребенок настроен на определенные "клише", которые размечают для него социальный мир.
Именуя семейный нарратив прецедентным текстом, мы предлагаем выделять следующие его характеристики: 1) своеобразную первичность семейных текстов для ребенка -- они появляются в его опыте как предшественники, спутники и "ключи" для понимания многих других текстов; 2) их естественную понятность, вроде бы не требующую специального объяснения; 3) их актуальную коллективность; 4) их объективную содержательную неполноту (как указывал А. А. Потебня, они часто сжаты до семантически маркированных элементов коммуникации); 5) известную фоновость, участвующую в создании особого контекста взаимопонимания между членами семейной микрогруппы, особого эмоционального микроклимата родственности, близости, интимной доверительности; 6) глубинную связанность семейного нарратива с архетипическим культурным опытом всего социального, этнического и т.д. сообщества, известную клишированность этих текстов; 7) их временную устойчивость и повторяемость из поколения в поколения с минимальной потерей элементов; 8) функцию формирования групповой и индивидуальной идентичности определенным, закрепленным образом; 9) системообразующую семиотическую функцию. Как указывает К. А. Богданов, цель прецедентных текстов состоит не в их воспитательной или какой-либо другой функции, а то, в качестве каких текстов они опознаются (это тексты "свои" или "чужие", "нормативные" или "ненормативные"), то есть собственно в их прецедентности.
Передаваемые в рамках семейной социализации прецедентные тексты практически всегда содержат классические юнгианские сюжеты и архетипы "матери", "дитяти", "тени", "анимуса/анимы", "мудрого старика/мудрой старухи", "трикстера" и др., связанные с процессом индивидуации и позволяющие ребенку через постижение истории предков и рода начать построение индивидуальной истории. Э. Нойман называет архетипы "трансперсональными доминантами" и считает, что их первоначальное трансперсональное содержание впоследствии персонализируется. Вероятно, семейный нарратив как раз и способствует принятию определенного культурного содержания как своего -- через посредство его закрепленности в семейной истории. Важно и то, что наполненный культурными универсалиями и архетипами семейный нарратив воспринимается ребенком не как миф, не как сказка, а как былая реальность, укорененная в том числе и в его жизни, имеющая связи персонально с ним через предков, родственников, семью. Это позволяет процессу семейной социализации переживаться как "живому опыту" и выполнять посреднические функции в освоении ребенком культурного пространства (можно сравнить этот процесс с использованием адаптированных изданий классических произведений для детей, "облегченными" версиями распространенных мифологических сюжетов).
Одновременно следует сказать, что разные поколения семьи могут по-разному интерпретировать историю своего рода, представляя ее для ребенка то как "трикстериаду", то как "одиссею", то как "путь страданий и лишений" и т.д., что, несомненно, создает определенные установки при попытках выразить впоследствии отношение к собственной жизни и осмыслять ее в соответствующих категориях ("трикстериады", "демониады" и т.д.). Интерпретативный компонент является и фактором постепенного искажения реальных фактов семейной истории, придает им характер "легенд о себе".